Валерий Меладзе: "У меня не было женщин по имени Лимбо"
Вы можете себе представить Валерия Меладзе, деловито приготавливающего коктейль за стойкой бара или на правах хозяина дающего распоряжения менеджеру ресторана? А как же томный взгляд, грудной голос, способный свести с ума Сэру, Лимбо и даже рядовую москвичку? Неужели проклятый бизнес и здесь все разрушил? Однако, подойдя ближе, слышу отрывок телефонного разговора: "Позвони мне, расскажи, какие они, как звук, насколько лучше..." Как оказывается, речь идет о покупке новых клавиш для ансамбля.
Удивляюсь: "Как можно по телефону рассказать, какой звук у клавиш?"
— Наверное, вы правы. Нельзя рассказать, какой звук, но можно передать радость, эмоции... Я живу положительными эмоциями, они для меня — главное.
— Вы что, правда, считаете себя последним романтиком России?
— Наверное, не совсем скромно будет ответить "да". Ко мне на сцене приходят какие-то чувства, которые в простой жизни не испытываешь. Когда я первый раз вышел на сцену, то почувствовал себя комком эмоций, из которого прет энергия. Сцена требует преувеличений. Конечно, у меня не было в жизни женщин по имени Сэра и Лимбо, а в остальном я пою о тех чувствах, которые я испытывал и которые испытывает каждый, кто когда-то влюблялся.
—Когда вы влюбились первый раз?
— В школьном возрасте. Сейчас я имею опыт в любви, но тогда я был еще обыкновенным влюбчивым мальчишкой. Впрочем, уже тогда я к влюбчивости относился достаточно серьезно. У меня были знакомые ребята, которые каждый день влюблялись. У меня же это всегда было на более долгий период, хотя говорить о серьезном чувстве в детстве как-то непривычно. В первом классе, когда пришли в школу первого сентября, я увидел девочку и сразу влюбился. Это было такое состояние, которое я пронес через несколько лет, пока она не уехала. А потом еще несколько лет я думал о ней.
— А в свою жену вы тоже влюбились с первого взгляда?
— Первый раз свою жену я увидел в институте, а вскоре мы встретились на дискотеке. Я дождался медленного танца, пригласил ее, и вот с этого все началось. Но это еще не было началом серьезных отношений. У нас все происходило очень постепенно. И вот мы женаты уже почти десять лет.
— В семье романтика бывают конфликты?
— В семье у нас нет какого-то первенства. Не хочется сказать благородное слово "демократия", потому что у нас его принято употреблять по отношению к тому хаосу, который творится в стране. Я сторонник того, что мужчина должен заниматься мужскими делами, а женщина — женскими. Например, у нас часто расходятся мнения по творческим вопросам. А что касается кухни или одежды, то всем заведует жена. У Ирины очень хороший вкус, если я как-то выгляжу не очень, то кто мне об этом скажет, как не жена. По гороскопу я Рак. Когда назревает конфликт, то я, как рак, могу сделать шаг назад, но потом обязательно отвоевываю свои позиции. Если же спор не принципиальный, то я могу просто отступить.
— Ваши дочери унаследовали ваши черты характера?
— Младшей всего несколько месяцев, еще рано говорить о характере. Старшая любит плавать, ей это дико нравится. Она сейчас закончила первый класс и перешла во второй, ей нравится писать сказки и рассказы, рисовать. Но есть вещи, которые ее не заставишь делать, это в меня. Недавно она писала реферат о лисах, вытащила столько информации, что мне самому было интересно читать. Я в первом классе только научился читать и писать, а сейчас дети совершенно другие. Многие вещи, которые я творил в детстве, были определены желанием что-то узнать, что-то разобрать. Ну как можно было узнать, из чего состоит механизм, если его не разобрать? Я вырос в районе, прилегающем к нефтеперерабатывающему заводу, там проходило много коммуникаций, электрических щитов и разных других механизмов. Крупный конденсатор можно было разобрать и узнать, что он состоит из металлической ленты.
— Как на этот творческий поиск смотрели ваши родители?
—У меня было много друзей, все бьь ли незаурядными личностями, и каждый баламутил по-своему. Наших родителей приглашали в школу и отчитывали. Конечно, им это не нравилось, они нас с братом Костей ругали, потому что хотели вырастить нормальных людей. А мы считали, что взрослые все делают неправильно, а мы — новое поколение, и не лезьте в нашу жизнь. Но, с другой стороны, я занимался одновременно и плаванием, и авиамодельным спортом, и музыкой, у меня не хватало времени на уроки, и я учился не очень хорошо. А в более старшем возрасте возник дух противоречия по отношению к преподавателям. В школе всех старались усреднить, и если кто-то выделялся в силу неугомонности, то его старались передавить. Когда я поступил в кораблестроительный институт, то вдруг присмирел и закончил подростковое противостояние взрослым.
— Почему был выбран именно кораблестроительный?
— Ирония судьбы. Для меня самым страшным было попасть в какую-то машину, механизм, который меня поглотит. Год после школы я поработал на телефонной станции монтером и понял, что я попал в такой механизм. Мне захотелось проявить себя. Меня должны бьн ли забрать в армию. Я уже махнул рукой на поступление. А потом оказалось, что последний день призыва приходился на следующий день после моего дня рождения. День рождения у меня 23 июля, а призыв оканчивался 24-го. В итоге меня не взяли. Я хотел связать свою жизнь с радиотехникой. Но было поздно, оставался всего один вариант—сдать экзамены в Батуми, где специальная комиссия набирала абитуриентов для разных вузов. Из технических вузов ближе всего мне был кораблестроительный, куда я с легкостью и поступил. Годом раньше туда же поступил мой брат Костя, хотя он тоже сначала хотел поступить в медицинский, но не сложилось.
— Вы верите в судьбу?
— У меня в жизни было несколько случайных моментов, когда все резко поворачивалось не туда, куда я предполагал. Но в конечном итоге это все привело к тому, что какими-то окольными путями я все равно стал музыкантом. Мне страшно подумать, что если бы хотя бы одного поворота в моей жизни не было, то все было бы по-другому. Например, если бы я не остался в кораблестроительном институте в городе Николаеве. Ну да, я закончил музыкальную школу по классу фортепиано, у меня был голос, но я даже не мыслил стать профессиональным исполнителем. Мне казалось, что с нужно много учиться и с самого начала, с детства поставить себе эту цель и планомерно ее добиваться. А потом случайно Костя попал на репетицию институтского ансамбля, и ему предложили вакантное место клавишника.
— А вы решили стать солистом в этом ансамбле?
— Сначала я об этом даже не мечтал. Я хотел стать звукооператором, мне хотелось быть где-то рядом с Костей, а так как я умел хорошо паять и у меня был нормальный слух, мне этого было вполне достаточно. Я должен был паять штекеры, находить проводники и подключать к аппаратуре. Потом мы купили ревербератор — прибор для создания объемного вокала, эффекта эха, ощущение, что поешь где-то в пещере. Мы начали его пробовать, гитарист включил гитару, ему нравилось, что она зазвучала объемно, кто-то просто орал, я взял микрофон и издал громкий пронзительный звук. Вдруг все как по команде остановились: а кто это? Потупив взгляд, ответил, что это был я. Меня попросили что-то спеть и взяли на подпевки. Я тогда очень гордился тем, что мне выделили место на сцене.
— Это и был поворотный этап в вашей судьбе?
— Да, чуть позже Костя начал писать песни, я их начал петь, и дело пошло. Сначала я вышел на сцену и не знал, что на ней делать, но я наслаждался тем, что я издаю какие-то звуки. Это совпадение, что мой брат пишет песни, которые мне так близки. Потом мы сделали такую вещь: на магнитофонах своих знакомых (перепробовали штук сорок) записали вокальные партии, с одного на другой переписали ритм-секцию и наложили клавиши. Потом в обратном направлении переписали и наложили голос. Получилось некое подобие студийной записи, отвратительного, конечно,качества. Эта запись попала в руки группы "Диалог", и им показалось, что мой голос похож на голос Джона Андерсена из группы Yes.
— Что, действительно похож?
— Я никогда не пытался ему подражать, но в том возрасте, как оказалось, были у меня похожие нотки. Мне предложили записать альбом, который потом вышел в Германии на компакт-диске. По тем временам это была просто фантастика. Можно было поднять большой шум, что в Германии вышел наш диск, причем пс для русских слушателей, а в серии "музыка для интеллекта". Но мы тогда это как следует не раскрутили. Потом мы записали очень сложную рок-cюиту, которая оказалась никому не нужна во время триумфального шествия по стране "Ласкового мая". В нашей работе были очень сложные хоры и все такое... Я до сих пор считаю, что это был пик, после этого можно было петь что угодно.
— Однако имидж рок-музыканта за вами так и не закрепился?
— Мы с Костей ушли из состава группы "Диалог". Нам хотелось попробовать что-то новое, а ребята несколько лет работали на Западе, и все, что нам казалось чем-то заоблачным, они уже видели. В общем, мы разошлись. А через четыре года нам удалось добыть деньги, чтобы приехать в Москву.
— А в какой период жизни вы успели защитить диссертацию?
—Я долго не мог определиться. И музыка, и наука — все было очень серьезно, но ни то, ни другое не давало никаких перспектив. Диссертация была по гидродинамическому усовершенствованию энергетических установок, в частности, ионитного фильтра, который очищает воду от солей. У меня даже была сделана экспериментальная установка, но в тот момент это было никому не нужно, средства на науку начали урезать. Конечно, с экономической точки зрения в моей работе смысла было мало, кстати, это и послужило одной из причин потери мной интереса к науке. Но кандидатская диссертация — это все-таки исследование какого-то процесса, которое дало мне встречи с интересными людьми и творческое удовлетворение.
— Значит, кандидат наук Мелад-зе найдет свое место в жизни, если вдруг решит отдохнуть от сцены?
— Беда многих артистов — краткость жизни на сцене. Смог вырулить, значит, смог. Кто-то поймал момент и пытается эксплуатировать его до конца. Многие продюсеры считают, что нужно показывать артиста по телевизору, крутить по радио, и не задумываются, что главное — вселить в человека уверенность в себе. Мне эту уверенность поначалу давал мой брат. На Западе люди спокойно могут уходить на два-три года, не выпуская ни одного диска. Для этого у них есть и финансовый запас, и постоянный доход с каких-то ремиксов, переиздания дисков. У нас же единственный доход — это концерты, и пока это идет, ты должен пахать, пахать, пахать...
— Насколько известно, для вас не единственный...
— Несколько лет назад я подумал, что нужно открыть какое-нибудь параллельное дело. В какой-то момент я решил заняться боулингом, но встретил людей, которые меня переубедили, что нужно заниматься ресторанным бизнесом. Другие знакомые пришли и сказали, что есть хорошее помещение в центре. Мысль иметь свой ресторан совершенно независимо родилась у Андрея Макаревича и у Стаса Намина. В конце концов общие знакомые нас объединили. Начиналось все с того, что мы должны были стать лицом заведения, привлекать людей и незначительно участвовать в процессе материально. Потом ситуация изменилась, и пришлось все делать своими силами. Был период, когда я вообще перестал верить в успех предприятия.
— Как вы распределяете роли в бизнесе?
— Сначала нам приходилось внедряться в процесс работы, делать разные поправки, ругаться между собой. Потом мы пришли к тому, что взяли профессионального директора, который управляет всеми делами. Правда, интерьер — это заслуга Стаса Намина, он разместил всю свою уникальную коллекцию фотографий, получился клуб-музей. Сейчас мы не вмешиваемся в дела, потому что, не дай бог, Андрей Макаревич перестанет петь и решит заняться только ресторанным бизнесом.
— Как вы проводите свободное время?
—В те редкие вечера, когда я бываю дома, я приглашаю Иру в ресторан. Нам нравится китайская кухня и другие восточные блюда, например, узбекские. Если хочется как следует покушать, можно пойти в украинский ресторан. Если хочешь легкую и в то же время энергетически насыщенную пищу, лучше поесть в японском ресторане сырую рыбу. Мой график никак не совпадает с графиком моей дочери, которая ходит в школу. Если мы едем отдыхать, то определяем сроки за месяцтюлтора, потому что имен но за этот срок планируются концерты. А в этом году мы вообще не отдыхали, потому что родилась маленькая дочка. Но я особо и не нуждаюсь. Когда занимаешься любимым делом, достаточно просто высыпаться. Ну и, как все нормальные мужчины, я люблю диван перед телевизором, потому что каждый раз не знаешь, что тебя ждет в политической жизни и в материальной. Все, что у них там наверху происходит, обязательно бьет тебя по голове. Мне кажется, мы все заболели каким-то азартом, люди в России уже не противостоят тому, что происходит, а наблюдают за всем с вопросом: долго ли мы все это выдержим, есть ли запас прочности?
— И как вы оцениваете свой личный запас?
— Год назад мы въехали в свою квартиру. Мне это трудно далось, но далось. Мне дана такая жизнь, о которой я мечтал. Не знаю, как долго это сохранится, но я уже прожил тот промежуток времени, который я смогу долго вспоминать. У меня уже было столько счастливых моментов, что их вполне хватает на жизнь обыкновенного человека.
Впрочем, я стараюсь не привыкать к тому хорошему, что нам дается. Я не жалуюсь на жизнь, но у меня были тяжелые переломные периоды. Пара лет таких тяжелых, что даже не хочется вспоминать. Я боюсь вакуума и очень стараюсь не пресытиться, поэтому всегда ставлю перед собой новые задачи. Когда чего-то хочется, то всегда можно найти силы, чтобы до этого дойти. Даже если цель немного фантастическая.
назад